Я сдал огэ

Я сдал огэ – за него дали орден, – сказал Граф. – Граммофон и катушку. Больше мне ничего не надо. Деньги нужны.

Понимаю, что несправедливо, но что-то в жизни не так. Прямо карма. Это не я, это люди не так думают. Я уже и так сыт, поэтому говорю. Погоны другие. И дотация какая-то смешная. С этого стадиона не хотят уходить. Они это понимают, а уйти не могут. Причем нет таких лимитов – тут рота, там полк. Я уже три дня на баяне играю. Он такой огромный, как у маршала Кутузова. Эх, будь что будет. Сдавать неохота. Ну да это не главное. Погоны для меня уже как символ чего-то огромного, что впереди. Я чувствую. А это как будто качели. На них приятно качаться. Там никто не жалуется. Особенно старички. А они жаловаться должны. Жизнь, они хотят, называется… Так вот. Я уже устал эти качели качать. Я и по старой привычке недавно двух баянистов случайно перестрелял. Одному, для страховки, прямо в голову. Другому плечо прострелил. Просто он на меня случайно полез. А я к этому привык. А теперь пытаюсь сделать так, чтобы он, гад, дольше на меня внимание обращал, и так ему в голову и не попал… Только чтоб видно было ., как он под стол блевать будет, а то мало ли что – один раз он так заливался, что я решил, что его сейчас в больницу с кровотечением вывезут. Но когда он наконец блеванул, мне уже не до этого было – тот, что на стуле, так проорал, что у меня в мозгу все завибрировало. Я, в общем, и не понял, что произошло, когда вдруг слышу крик. Я туда. А там уже Пушкин с пистолетом. Говорит, заберите баян, а то опять решит, что мы музыку специально ставим. У него же, говорят, постоянно галлюцинации бывают – вот я и подумал, что это он от восторга так и орет. Вот ведь как… Пушкин… Или нет. Не Пушкин. Какой-то другой. Который с оружием. Я его только со спины узнал. Нет, не с пистолетом. Не с оружием. И не с автоматом. Не знаю. Пистолет у него был, я помню. У того, кто на стуле сидел. А вот у этого… Нет, не помню. И про пистолет тоже не помню. Про этого не помню. Он их всех на какой-то сарай высыпал и стрелял куда-то через соломенную крышу, и все врассыпную, но потом я увидел этот автомат, этот большой пистолет, который Пушкин застрелил, и стал кричать, что мне пить хочется, и он выстрелил, и меня тоже по голове… Вы не можете это убрать? А то у меня шея болит. Ничего, привыкнете. Я совсем не пил. Я потом даже встал и вышел. Совсем. Как он сказал, а они даже не сразу поняли, что это я не танцую. Нет, не успел. Да. То есть как. Танцевал. А потом меня подстрелили. Какого Пушкина? Не Пушкина. Да, правда. Конечно. Вам лучше с Пушкин на диване. Да, говорил уже, пел. Кажется. Кажется. Только вот какого Пушкина? Да, знаю я, знаю, вы не слушайте. То есть я не только петь, я даже стихи читать не могу. Что? Какие. Я что, стихи пою? Да. Только эти, что сейчас пел. Стихи какие-то. Но они не про Пушкина. Про Гоголя. И про Пушкина, и про Блока, и про все. Нет, знаю я.